Кто же из нас для кого был - чучелко смоляное?... (с) А еще у меня звездно-полосатые трусы есть (с) Я мертвый лось. Пруфов не будет. Полупидор, полупанк (с) Трагический долбоеб (с)
Это отчет с выпускного, и его гораздо проще написать отдельным постом.
Собрать мысли получается с трудом, потому что я вообще не очень умею в это, а тут эмоций гораздо больше, чем мыслей.
С чего все началось? не помню. может с того, что я заплетала Молевича под парик. Или радостно обсуждала жару, пока мы с Фасей шли по мосту, или с того, что Гуанако (любимый научрук, блин) перепутал ударение в моем отчестве, или с того, что Можайский старший вернулся, или с того, что мир рушится, а в нашем городе творится полный пиздец. Хотя нет, помню. все началось с того, что Женя пришел в чат и сказал: давайте споем преподавателям песню. И я ответил: Давайте сделаем сценку. Давайте я помогу со сценарием. И я помог, настолько, что научился пользоваться гугл доками, вспомнил все, чего раньше не умел, приходил в сценарный чат (моя любимая сценарная гэбенька) по три раза в день с криком "Пора поебашить", писал какие-то шутки, писал каким-то людям, общался, выпрашивал анекдоты, орал Жене в личку "МЫ НЕ МОЖЕМ ШУТИТЬ ПРО ГУАНАКО ЧТО ДЕЛАТЬ?11111", был богом последовательности, написав, давайте не шутить про Габриэля и Гуанако, а то вдруг Габриэль приедет? или Максим? или ОНИ ОБА, и пошутив про Габриэля и Гуанако, спустя пару часов. Потом я конечно закончил писать и четыре раза пошутил со словом "кончил". И это снова было то веселое студенчество, которого мне так не хватало. Я не буду переписывать сюда все происходившее, но оно было отличным и я буду скучать по этому...
А потом воскресшие мертвецы, рушащийся мир, город в котором пиздец. И надо снова на время заканчивать с детством и собираться привычным кругом и понимать, что твои друзья только что постановили: нам придется убить двух человек, что бы все это прекратилось. И решали, наверное минут 20 кого проще и выгоднее убивать. И тонуть в чужих правильных словах, которым ты ничего не можешь сказать поперек, тебе нечего говорить. Они правы, как бы кто-то внутри тебя не орал обратное.
А потом и это отступает, потому что легкая студенческая жизнь снова берет верх, надо показывать постановку, а ты на вопросы Лария привычно просишь спросить у Жени, который все это затеял, а Женя, оказывается, уже отправил Лария к тебе, и всех отправил к тебе и вообще сказал, что ты организатор, никак тебя об этом не предупреждая. Отлично Я ВЫЕБУ ТЕБЯ БАКЛАЖАНОМ, ЖЕНЯ, КОГДА ВСЕ ЭТО КОНЧИТСЯ. Драма в один половой акт "Саша, дедлайн и баклажан" дубль два, спешите видеть.
Конечно очень просто понять, что Жене некогда, правда некогда, ему, несчастному, гораздо реже удается вернуть себе студенческое детство, очень просто простить и подхватить то, что он совсем не может сейчас делать, хотя, ну сам же начал... Правда организатор из тебя хреновый, но ты как-то справляешься, а потом возвращается Женя, справляться становится совсем просто. То есть просто, конечно ничего не бывает, потому что рядом стреляют в Гуанако и это жуть как страшно. Потом Тавр теряет зрение, какого хрена вы обдалбываетесь перед выступлением, не можете подождать, придурки? А потом все все-таки собираются, ты подписываешь Гошку играть вместо Лёни (40 лет мужику, но он соглашается и есть за что его любить) и ты видишь глаза ирландских туристов, которых тебе уже сдал Женя, и ты даже успел с ними поговорить, а теперь вот очень надеешься, что им понравится, то, что вы делаете и немного боишься, что не. Но, кажется всем нравится, весь пед.состав смеется, да и вы сами выпадаете из роли и хохочете прямо на импровизированной сцене. после того как вы с хохотом и танцами заканчиваете, Габриэль Евгеньевич обнимает тебя и совсем не раздражен, а ты краем глаза отмечаешь что Веся говорит с Максимом и ты очень-очень рад за него в этот момент.
А потом ты подходишь к Жене, уточняешь, будет ли у вас в ближайшее время что-нибудь серьезное и закидываешься таблеткой, которую тебе дал Гуанако, еще после защиты диплома. И тебя захлестывает слепящее счастье. Ты повисаешь на Максе, танцуешь, пока можешь стоять на ногах, бросаешься писать слово хуй на парапете, ты снова студент, ты под кислотой, и ты счастлив, как никогда. Тащишь Можайского старшего танцевать ламбаду, предлагаешь всем присоединиьтся к тебе в этой радости. И так круто, что Макс рядом, если что, ничего не случится, ты веришь ему. Тащишь к фонтану и бегаешь в струях воды. танцуешь, смеешься, рубашка мокрая насквозь, можно выжимать, как когда танцевали под дождем и ты рассказываешь Максу о несуществующей реке, мокрой рубашке и о том первом поцелуе, пока вы идете обратно ко всем. А там у тебя начинаются галлюцинации (и это пагубное влияние трейлера Отряда Самоубийц и Харли Квин), голоса предлагают тебе убить Варгана и сделать из него кресло, ты сомневаешься. Танцуешь в кругу с какими-то двуногими зверями, гиена крепко держит тебя за руку, Коля меняет цвет волос каждую минуту. Макс отводит тебя к Жене, тот не против, обвивает тебя рукой в три кольца за талию - никуда теперь не деться, Женя опять весь в делах, так что ты не мешаешь, сидишь рядом обсуждаешь с голосами стоит ли убить сейчас Липатова, куришь. Потом все кончается и остается только мучительная дурнота и головокружение. Приходишь в себя лежа у Фауста на коленях и узнаешь, что в него стрелял Ромашка. Ну то есть правда по серьезке стрелял, потому что убить хотел. Но НЕТ. ЛЮДИ С КОТОРЫМИ Я УЧУСЬ ПЯТЬ ЛЕТ НЕ ДОЛЖНЫ ПАЛИТЬ ДРУГ ПО ДРУГУ ПОТОМУ ЧТО ТАК НАДО ЭТО НЕ ПРАВИЛЬНО.
Наверное именно здесь тот, кто с утра орал в тебе "так не должно быть" вырывается наружу. Ты говоришь с Фасей, путано, слабо, ты не знаешь, как говорить о таком (серьезно, это вообще хоть кто-то может? не я точно) и именно тогда ты понимаешь, если бы ты мог помочь, если бы твоя смерть за его хоть что-то решала, ты бы умер за них и за то что бы этот мир стоял. Но мы не в Европах и наши боги не про такие жертвы, здесь не умирают за человечество. Но именно тут для тебя начинается дерзкий и страшноватый план, порожденный вашим с Весей отчаянием. И отсюда ты идешь к Весе, потому что он сидит один, а тебе отчаянно не с кем поговорить, твой самый близкий человек не может, ему надо работать, а тебе совсем не хочется отвлекать его своими переживаниями. Потому что его решения и его переживания гораздо труднее, не надо сейчас напоминать ему об этом. И вы с Весей почти ревете друг в друга, вы оба сегодня уже поговорили с Фаустом (кто с ним только не говорил), а потом Веся вспоминает ту давнюю речь Максима о плате за чужие ошибки и вы просто очень надеетесь, что это сработает, излагаете Ане, Гуанако, Жене, с которым вы уже почти начинаете друг на друга орать, потому что он устал и не понимает что вы хотите, Веся хоть и говорит без метафор, а все равно слишком долго, а тебе надо ДЕЛАТЬ, пока не поздно скорее. Вы собираете остатки круга, объясняете им суть, и ты не можешь не спросить: "Вы точно готовы? Вы точно хотите? Это то, о чем мы не можем вас просить, это серьезно, это может закончиться чем угодно. Если вы не уверены мы поймем. Это мы с Весей ебанулись в край и хотим платить собой за чужие ошибки, потому что очень любим людей, видимо." Бегичев и Ромашка кивают, Женя вообще никогда не сомневался. Мы идем.
А здесь начинается сказка от первого лица с названием Все по серьезке!
В конце второго курса мы призывали Лешего, с тех пор у нас с ним особые отношения. В конце пятого мы идем к нему снова, что бы сказать, что мы все проебали. Тогда, что бы его призвать нужно было отдать что-то важное, но без чего ты вполне сможешь. Теперь мы готовы пожертвовать всем, что бы спасти людей, которые просто идиоты, но они не виноваты. И мы не можем их убить (а должны, иначе пиздец продолжится) но как, блядь. Мы пошли на второй ритуал. Жертвовать собой ради мира и людей, за которых мы отвечаем, потому что мы шаманы лешего (я нет, но кого это ебет). Нас было много в этот раз, и мы были рады, что эти люди верят, что все получится вместе с нами, мы стояли двумя кругами внешним и внутренним, впадая в транс, монотонно мыча на одной ноте. подхватывая чужое дыхание, что бы звук не прерывался, держались за руки и ждали. Он пришел и велел нам сесть - мы упали в траву, как подкошенные.
Леший проходил по внешнему кругу, говорил каждому что-то больное и злое, но они отвечали ему, они не боялись его, а мы не боялись тем более. Потом он начал говорить с нами по очереди, спрашивать зачем мы пришли, все еще очень злой зашел в круг и мы прижались к нему со всех сторон, лежали на нем, обнимали и гладили, потому что мы пятеро ебанашек, и мы любим его и мы верим в него до невозможного...). Взмахи ножа, кто-то падает, все это едва доходило до сознания, кто-то велел не разрывать круг, кто-то ходил вокруг (кто? зачем? они помогут, или сделают хуже?) все было не важно, кроме Лешего, которого мы облепили пятиглавой химерой.
А потом мы сказали что хотим взять всю вину этих людей на себя. Хотим его помощи, готовы отдать что угодно.
И Леший посмотрел на нас как на идиотов. Сказал, что это будет стоить очень дорого. Спросил, что для нас самое главное, Веся сказал, что его воспоминания, а за ним по кругу сидит Женя и я замираю перед его ответом, а он не моргнув глазом говорит "Саша", а я понимаю, что да. мы были готовы к этому. Теперь все по серьезке. И так же, не моргнув, называю его, а Бегичев с Ромашкой друг друга, а Веся говорит, что все еще его воспоминания.
Леший пошел по кругу забирая у нас что-то и мы не знали, что он заберет, но думали, что нас отберут-таки друг у друга и это было так больно, сидеть вцепившись друг в друга и понимать что вот-вот все кончится. И переплетать пальцы и прижиматься губами к его виску и шептать "я люблю тебя" друг другу, не разбирая кто это говорит, НЕ смотреть друг другу в глаза.
Но он не забрал.
Вместо этого он отобрал у Веси способность читать, теперь все написанное для него пустой лист, у Бегичева имя и судьбу, у Ромашки море, у меня мои корни (Леший я отделался легче всех, легкий, непривязчивый мальчик, у тебя ничего нет, кроме двух вещей, без которых ты действительно не можешь жить: Жени и БГУ) а у Жени всю память о его отце. А потом нас подхватило и унесло ветром, мы были в каждом дереве и в каждой травинке, в каждом бьющемся сердце, видели стонущие, разрушающиеся опоры мира, чувствовали всю его боль, всю его тьму, весь его свет и все его счастье...
Мы пришли в себя с трудом пытаясь подняться с травы, обнимали и утешали Весю, пытались понять что случилось, нехотя отпускали руки друг друга, снова становились разными людьми, смотрели вокруг, на живого Шварцха, на людей, которые держали нас (плечи помнили жар от чужих рук), на окружившие нас кольцом деревья. Потом мы медленно поднялись и пошли держась друг за друга.
Конечно на этом все не кончилось, есть те, кому не нравятся наши методы и есть те, кому не нравятся наши действия, но нет сожалений, потому что их не должно быть, когда делаешь что-то такого порядка. Поэтому мне еще предстоит виснуть у Лёни на руке, когда он вдруг вздумает бить Женю, предстоит говорить с Максом и случайно подбирать те же слова, что сказал ему Гуанако, предстоит слышать гул голосов, обнимать Весю, убеждать, что я буду читать ему вслух, искать фляжку и отпаивать Златовского.
Мне предстоит прекрасное завершение этого вечера: танцевать вальс с Гуанако, любимым и бессменным научруком последних трех лет, говорить ему какие-то слова и слышать то, от чего теплеет в груди. Смотреть, как расходится в разные стороны бывший пятый курс, что бы, наконец, дождаться Женю и самим пойти домой, привычно крепко держась за руки.
Мне предстоят невероятно счастливые две недели жизни - с бесконечно любимым человеком, который пока не хочет никуда убегать, а хочет запереться дома и отдыхать. И невероятно счастливая жизнь после, в которой конечно не обойдется без проблем и скандалов, но мы сможем со всем справиться. Ведь я снова на несколько минут поверил, что мне придется жить без тебя и понял, что не смогу, ты самое важное, что есть в моей жизни. Ты смешишь и поддерживаешь меня, ты стремишься всегда знать где я и что со мной, как бы ты не был занят. Ты всегда рядом, но это не может надоесть. Ты ухитряешься незаметно погладить меня по спине, не отрываясь от обсуждения студенческой самодеятельности, и "это что твоя рука под моей рубашкой?" и бешено заходится сердце и хочется, что бы вокруг никого и ничего не было. Три года, любовь моя, но я по прежнему заливаюсь краской и теряю способность здраво мыслить, стоит тебе меня поцеловать. Три года, а если точнее семь и это только начало.
Мне предстоит быть рядом с друзьями, ведь мы не бросим друг друга, мне предстоит помогать им справляться, читать Весе вслух, искать Ромашке новое море, искать Бегичеву нового Бегичева. Но мы будем рядом, нелепой пятиголовой химерой, потому что это важно - быть рядом.
Мне предстоит аспирантура, пол года в Ирландии, кандидатская и докторская.
Мне предстоит вести своих студентов, и я только надеюсь, что у них не будет таких же событий, но будут такие же люди, как те, что были в нашем наборе. И я постараюсь стать для них хорошим учителем, потому что у меня были и есть самые лучшие учителя. Мне есть на кого ровняться.
Мне предстоит жизнь, бесконечно долгая, счастливая жизнь, которую нельзя вот так взять и расписать, но в которой я знаю куда идти и знаю кого я буду держать за руку на этом пути.
Собрать мысли получается с трудом, потому что я вообще не очень умею в это, а тут эмоций гораздо больше, чем мыслей.
С чего все началось? не помню. может с того, что я заплетала Молевича под парик. Или радостно обсуждала жару, пока мы с Фасей шли по мосту, или с того, что Гуанако (любимый научрук, блин) перепутал ударение в моем отчестве, или с того, что Можайский старший вернулся, или с того, что мир рушится, а в нашем городе творится полный пиздец. Хотя нет, помню. все началось с того, что Женя пришел в чат и сказал: давайте споем преподавателям песню. И я ответил: Давайте сделаем сценку. Давайте я помогу со сценарием. И я помог, настолько, что научился пользоваться гугл доками, вспомнил все, чего раньше не умел, приходил в сценарный чат (моя любимая сценарная гэбенька) по три раза в день с криком "Пора поебашить", писал какие-то шутки, писал каким-то людям, общался, выпрашивал анекдоты, орал Жене в личку "МЫ НЕ МОЖЕМ ШУТИТЬ ПРО ГУАНАКО ЧТО ДЕЛАТЬ?11111", был богом последовательности, написав, давайте не шутить про Габриэля и Гуанако, а то вдруг Габриэль приедет? или Максим? или ОНИ ОБА, и пошутив про Габриэля и Гуанако, спустя пару часов. Потом я конечно закончил писать и четыре раза пошутил со словом "кончил". И это снова было то веселое студенчество, которого мне так не хватало. Я не буду переписывать сюда все происходившее, но оно было отличным и я буду скучать по этому...
А потом воскресшие мертвецы, рушащийся мир, город в котором пиздец. И надо снова на время заканчивать с детством и собираться привычным кругом и понимать, что твои друзья только что постановили: нам придется убить двух человек, что бы все это прекратилось. И решали, наверное минут 20 кого проще и выгоднее убивать. И тонуть в чужих правильных словах, которым ты ничего не можешь сказать поперек, тебе нечего говорить. Они правы, как бы кто-то внутри тебя не орал обратное.
А потом и это отступает, потому что легкая студенческая жизнь снова берет верх, надо показывать постановку, а ты на вопросы Лария привычно просишь спросить у Жени, который все это затеял, а Женя, оказывается, уже отправил Лария к тебе, и всех отправил к тебе и вообще сказал, что ты организатор, никак тебя об этом не предупреждая. Отлично Я ВЫЕБУ ТЕБЯ БАКЛАЖАНОМ, ЖЕНЯ, КОГДА ВСЕ ЭТО КОНЧИТСЯ. Драма в один половой акт "Саша, дедлайн и баклажан" дубль два, спешите видеть.
Конечно очень просто понять, что Жене некогда, правда некогда, ему, несчастному, гораздо реже удается вернуть себе студенческое детство, очень просто простить и подхватить то, что он совсем не может сейчас делать, хотя, ну сам же начал... Правда организатор из тебя хреновый, но ты как-то справляешься, а потом возвращается Женя, справляться становится совсем просто. То есть просто, конечно ничего не бывает, потому что рядом стреляют в Гуанако и это жуть как страшно. Потом Тавр теряет зрение, какого хрена вы обдалбываетесь перед выступлением, не можете подождать, придурки? А потом все все-таки собираются, ты подписываешь Гошку играть вместо Лёни (40 лет мужику, но он соглашается и есть за что его любить) и ты видишь глаза ирландских туристов, которых тебе уже сдал Женя, и ты даже успел с ними поговорить, а теперь вот очень надеешься, что им понравится, то, что вы делаете и немного боишься, что не. Но, кажется всем нравится, весь пед.состав смеется, да и вы сами выпадаете из роли и хохочете прямо на импровизированной сцене. после того как вы с хохотом и танцами заканчиваете, Габриэль Евгеньевич обнимает тебя и совсем не раздражен, а ты краем глаза отмечаешь что Веся говорит с Максимом и ты очень-очень рад за него в этот момент.
А потом ты подходишь к Жене, уточняешь, будет ли у вас в ближайшее время что-нибудь серьезное и закидываешься таблеткой, которую тебе дал Гуанако, еще после защиты диплома. И тебя захлестывает слепящее счастье. Ты повисаешь на Максе, танцуешь, пока можешь стоять на ногах, бросаешься писать слово хуй на парапете, ты снова студент, ты под кислотой, и ты счастлив, как никогда. Тащишь Можайского старшего танцевать ламбаду, предлагаешь всем присоединиьтся к тебе в этой радости. И так круто, что Макс рядом, если что, ничего не случится, ты веришь ему. Тащишь к фонтану и бегаешь в струях воды. танцуешь, смеешься, рубашка мокрая насквозь, можно выжимать, как когда танцевали под дождем и ты рассказываешь Максу о несуществующей реке, мокрой рубашке и о том первом поцелуе, пока вы идете обратно ко всем. А там у тебя начинаются галлюцинации (и это пагубное влияние трейлера Отряда Самоубийц и Харли Квин), голоса предлагают тебе убить Варгана и сделать из него кресло, ты сомневаешься. Танцуешь в кругу с какими-то двуногими зверями, гиена крепко держит тебя за руку, Коля меняет цвет волос каждую минуту. Макс отводит тебя к Жене, тот не против, обвивает тебя рукой в три кольца за талию - никуда теперь не деться, Женя опять весь в делах, так что ты не мешаешь, сидишь рядом обсуждаешь с голосами стоит ли убить сейчас Липатова, куришь. Потом все кончается и остается только мучительная дурнота и головокружение. Приходишь в себя лежа у Фауста на коленях и узнаешь, что в него стрелял Ромашка. Ну то есть правда по серьезке стрелял, потому что убить хотел. Но НЕТ. ЛЮДИ С КОТОРЫМИ Я УЧУСЬ ПЯТЬ ЛЕТ НЕ ДОЛЖНЫ ПАЛИТЬ ДРУГ ПО ДРУГУ ПОТОМУ ЧТО ТАК НАДО ЭТО НЕ ПРАВИЛЬНО.
Наверное именно здесь тот, кто с утра орал в тебе "так не должно быть" вырывается наружу. Ты говоришь с Фасей, путано, слабо, ты не знаешь, как говорить о таком (серьезно, это вообще хоть кто-то может? не я точно) и именно тогда ты понимаешь, если бы ты мог помочь, если бы твоя смерть за его хоть что-то решала, ты бы умер за них и за то что бы этот мир стоял. Но мы не в Европах и наши боги не про такие жертвы, здесь не умирают за человечество. Но именно тут для тебя начинается дерзкий и страшноватый план, порожденный вашим с Весей отчаянием. И отсюда ты идешь к Весе, потому что он сидит один, а тебе отчаянно не с кем поговорить, твой самый близкий человек не может, ему надо работать, а тебе совсем не хочется отвлекать его своими переживаниями. Потому что его решения и его переживания гораздо труднее, не надо сейчас напоминать ему об этом. И вы с Весей почти ревете друг в друга, вы оба сегодня уже поговорили с Фаустом (кто с ним только не говорил), а потом Веся вспоминает ту давнюю речь Максима о плате за чужие ошибки и вы просто очень надеетесь, что это сработает, излагаете Ане, Гуанако, Жене, с которым вы уже почти начинаете друг на друга орать, потому что он устал и не понимает что вы хотите, Веся хоть и говорит без метафор, а все равно слишком долго, а тебе надо ДЕЛАТЬ, пока не поздно скорее. Вы собираете остатки круга, объясняете им суть, и ты не можешь не спросить: "Вы точно готовы? Вы точно хотите? Это то, о чем мы не можем вас просить, это серьезно, это может закончиться чем угодно. Если вы не уверены мы поймем. Это мы с Весей ебанулись в край и хотим платить собой за чужие ошибки, потому что очень любим людей, видимо." Бегичев и Ромашка кивают, Женя вообще никогда не сомневался. Мы идем.
А здесь начинается сказка от первого лица с названием Все по серьезке!
В конце второго курса мы призывали Лешего, с тех пор у нас с ним особые отношения. В конце пятого мы идем к нему снова, что бы сказать, что мы все проебали. Тогда, что бы его призвать нужно было отдать что-то важное, но без чего ты вполне сможешь. Теперь мы готовы пожертвовать всем, что бы спасти людей, которые просто идиоты, но они не виноваты. И мы не можем их убить (а должны, иначе пиздец продолжится) но как, блядь. Мы пошли на второй ритуал. Жертвовать собой ради мира и людей, за которых мы отвечаем, потому что мы шаманы лешего (я нет, но кого это ебет). Нас было много в этот раз, и мы были рады, что эти люди верят, что все получится вместе с нами, мы стояли двумя кругами внешним и внутренним, впадая в транс, монотонно мыча на одной ноте. подхватывая чужое дыхание, что бы звук не прерывался, держались за руки и ждали. Он пришел и велел нам сесть - мы упали в траву, как подкошенные.
Леший проходил по внешнему кругу, говорил каждому что-то больное и злое, но они отвечали ему, они не боялись его, а мы не боялись тем более. Потом он начал говорить с нами по очереди, спрашивать зачем мы пришли, все еще очень злой зашел в круг и мы прижались к нему со всех сторон, лежали на нем, обнимали и гладили, потому что мы пятеро ебанашек, и мы любим его и мы верим в него до невозможного...). Взмахи ножа, кто-то падает, все это едва доходило до сознания, кто-то велел не разрывать круг, кто-то ходил вокруг (кто? зачем? они помогут, или сделают хуже?) все было не важно, кроме Лешего, которого мы облепили пятиглавой химерой.
А потом мы сказали что хотим взять всю вину этих людей на себя. Хотим его помощи, готовы отдать что угодно.
И Леший посмотрел на нас как на идиотов. Сказал, что это будет стоить очень дорого. Спросил, что для нас самое главное, Веся сказал, что его воспоминания, а за ним по кругу сидит Женя и я замираю перед его ответом, а он не моргнув глазом говорит "Саша", а я понимаю, что да. мы были готовы к этому. Теперь все по серьезке. И так же, не моргнув, называю его, а Бегичев с Ромашкой друг друга, а Веся говорит, что все еще его воспоминания.
Леший пошел по кругу забирая у нас что-то и мы не знали, что он заберет, но думали, что нас отберут-таки друг у друга и это было так больно, сидеть вцепившись друг в друга и понимать что вот-вот все кончится. И переплетать пальцы и прижиматься губами к его виску и шептать "я люблю тебя" друг другу, не разбирая кто это говорит, НЕ смотреть друг другу в глаза.
Но он не забрал.
Вместо этого он отобрал у Веси способность читать, теперь все написанное для него пустой лист, у Бегичева имя и судьбу, у Ромашки море, у меня мои корни (Леший я отделался легче всех, легкий, непривязчивый мальчик, у тебя ничего нет, кроме двух вещей, без которых ты действительно не можешь жить: Жени и БГУ) а у Жени всю память о его отце. А потом нас подхватило и унесло ветром, мы были в каждом дереве и в каждой травинке, в каждом бьющемся сердце, видели стонущие, разрушающиеся опоры мира, чувствовали всю его боль, всю его тьму, весь его свет и все его счастье...
Мы пришли в себя с трудом пытаясь подняться с травы, обнимали и утешали Весю, пытались понять что случилось, нехотя отпускали руки друг друга, снова становились разными людьми, смотрели вокруг, на живого Шварцха, на людей, которые держали нас (плечи помнили жар от чужих рук), на окружившие нас кольцом деревья. Потом мы медленно поднялись и пошли держась друг за друга.
Конечно на этом все не кончилось, есть те, кому не нравятся наши методы и есть те, кому не нравятся наши действия, но нет сожалений, потому что их не должно быть, когда делаешь что-то такого порядка. Поэтому мне еще предстоит виснуть у Лёни на руке, когда он вдруг вздумает бить Женю, предстоит говорить с Максом и случайно подбирать те же слова, что сказал ему Гуанако, предстоит слышать гул голосов, обнимать Весю, убеждать, что я буду читать ему вслух, искать фляжку и отпаивать Златовского.
Мне предстоит прекрасное завершение этого вечера: танцевать вальс с Гуанако, любимым и бессменным научруком последних трех лет, говорить ему какие-то слова и слышать то, от чего теплеет в груди. Смотреть, как расходится в разные стороны бывший пятый курс, что бы, наконец, дождаться Женю и самим пойти домой, привычно крепко держась за руки.
Мне предстоят невероятно счастливые две недели жизни - с бесконечно любимым человеком, который пока не хочет никуда убегать, а хочет запереться дома и отдыхать. И невероятно счастливая жизнь после, в которой конечно не обойдется без проблем и скандалов, но мы сможем со всем справиться. Ведь я снова на несколько минут поверил, что мне придется жить без тебя и понял, что не смогу, ты самое важное, что есть в моей жизни. Ты смешишь и поддерживаешь меня, ты стремишься всегда знать где я и что со мной, как бы ты не был занят. Ты всегда рядом, но это не может надоесть. Ты ухитряешься незаметно погладить меня по спине, не отрываясь от обсуждения студенческой самодеятельности, и "это что твоя рука под моей рубашкой?" и бешено заходится сердце и хочется, что бы вокруг никого и ничего не было. Три года, любовь моя, но я по прежнему заливаюсь краской и теряю способность здраво мыслить, стоит тебе меня поцеловать. Три года, а если точнее семь и это только начало.
Мне предстоит быть рядом с друзьями, ведь мы не бросим друг друга, мне предстоит помогать им справляться, читать Весе вслух, искать Ромашке новое море, искать Бегичеву нового Бегичева. Но мы будем рядом, нелепой пятиголовой химерой, потому что это важно - быть рядом.
Мне предстоит аспирантура, пол года в Ирландии, кандидатская и докторская.
Мне предстоит вести своих студентов, и я только надеюсь, что у них не будет таких же событий, но будут такие же люди, как те, что были в нашем наборе. И я постараюсь стать для них хорошим учителем, потому что у меня были и есть самые лучшие учителя. Мне есть на кого ровняться.
Мне предстоит жизнь, бесконечно долгая, счастливая жизнь, которую нельзя вот так взять и расписать, но в которой я знаю куда идти и знаю кого я буду держать за руку на этом пути.